*** 

Черпая броником песок и чёрный пепел,

Ползёт Серёга на восток по лесостепи,

И восходящая заря маячит в соснах,

Ползёт, кого-то матеря, глотая воздух.

 

И рассупонился шнурок на правом берце,

И долбит в пятый позвонок больное сердце,

А на нейтральной полосе кусты малины

И в лапах белой стрекозы две спелых мины.

 

Ползёт, а сбоку за спиной на плащ-палатке

Монах с оторванной ступнёй в скуфейной шапке.

— Ты что притих, эй, не молчи, ты слышишь, отче?

Я вот подумал, покрещусь, поможешь, в общем?

 

Монах молчал, стонал Серёга на пределе,

Жужжала в небе стрекоза: искала цели.

Рвануло слева возле пня и медуницы,

И в белом всполохе огня Господь явился.

 

— Прости нас, Господи, прошу, — монаший трепет, —

Спаси его, пусть без креста, но знаю, верит.

Не слышно больше ничего в остатках ночи,

И квадрокоптер стрекозы, и вновь грохочет.

 

А лес глядел на них, полынь молчала горько.

Монах в земную крепь врастал, молчал Георгий.

Кровили раны куполов разбитой церкви,

Как будто Радонеж пылал, молился Сергий.

 

Ползёт Серёга вдоль оврага с грузом двести.

Ползёт по выжженной земле, из гильзы крестик.

И будет часто вспоминать потом Серёга,

Как полз однажды по войне и встретил Бога.

 

                           ***

Глянь, у ангела крылья-протезы!

Он вообще на себя не похожий,

Словно в шумной Москве антитеза,

Как упрёк угловатый прохожим.

 

Шаг за шагом: киоск, передышка,

Ветер павшие листья листает,

Он несёт эти крылья под мышкой

И неловко очки поправляет.

 

Две строки из любимой эклоги.

Из кусков самопальная шляпа.

Он берёт самокат у дороги,

Как курьер из Деливери клаба.

 

И несётся с Арбата на Пресню,

Не внимая свистку постового.

Надо срочно тебя, хоть ты тресни,

Вынимать из петли в полвторого.

 

Задыхаясь московскою пылью,

Сквозь толпу, сквозь бетонную стену

Он летит и несёт эти крылья

Двум солдатским рукам на замену.

 

                      *** 

Недоросток-подсолнух — кривая нога,
Желтоскулая рожа, сутулые плечи.
И не надо ему целых два сапога,
Одноногий, и это совсем не увечье.

 

Одноногий, ему ни сумы ни оков,
И сутулится, будто одет не по моде,
Всё же что-то он видит среди облаков,
Что не видят другие цветы в огороде.

 

Световой почтальон в подмосковной глуши,
Ты откуда тут взялся? Стоишь незнакомцем.
Не созрел, но, как взрослый, куда-то спешишь,
Одинокий солдат одинокого солнца.

 

Ночь проходит и вновь он стоит у ворот,
Головой поднимая озябшую вечность,
В среднерусских холмах он за солнцем идёт,
Наливаясь забористой чёрной картечью.

 

                         ***

Батальон обгорелых подсолнухов,
Словно встали над временем схимники.
В небе пепел и тысячи всполохов,
И уже бродит ветер над зимником.

 

В капюшонах широких монашество.
Пилигримы полей, одноногие.
Ввысь из времени, словно не нашего,
Одноногие не одинокие.

 

Им за жизнью уже не получится,
Головой, по команде «равнение
На……» Наблюдать, как последние лучики
Освещают на стеблях ранения.

 

Боевые забытые иноки.
Просто так смельчаки не находятся,
Просто так их из драки не выкинуть,
Вот живучий однако народец-то.

 

Над закатами и над рассветами,
Над молитвой, стихами и песнями,
Всё стоит эта рать Пересветова.
Глядя в вечную бездну небесную.

 

                      ***

Отшептала бабка, отмолила,

Отстонала под горящий ладан.

Ледяной водой лицо кропила

И крестила, говоря куда-то:

 

— Отче наш, прости мальца больного.

Мёдом натирала грудь и спину.

Прядь волос сжигала у порога:

— Боль пройдёт, и хворь из тела выйдет.

 

Лихоманка, бронхи рвёт на части.

Мама в плачь. Курил нещадно батя.

— Отче наш, спаси нас от напасти,

Шепчет бабка. Свечи, травы, скатерть.

 

Безымянным пальцем по иконе,

Водит: — Помогите старцы,

За поклоном, снова бьёт поклоны,

— Хворь не знает имени страдальца.

 

Утро. Дым.  В часах молчит кукушка.

Соберёт свои манатки бабка,

— Зверобой оставьте на подушке,

Печь топите, что-то в доме зябко.

 

— А малец, стальная в жилах сила!

Николаю ставьте в церкви свечи.

Я и так довольно преступила.

И ушла, накинув плат на плечи.

 

                          ***

Линяет закат в кучевых облаках,

Шершавым лещом солнце юркнет в коряги,

Над вольною Волгой туманы-трудяги

Наводят мосты на кривых берегах.

 

Пастушьим рожком прохрипит теплоход,

Послушно ответит коровье ботало,

Но старый пастух щёлкнет плетью устало,

И стадо собьётся и двинется вброд

 

По старому руслу, и сорок сорок

Растащат по миру последние сплетни,

Мол, ближе к закату не жалятся слепни,

Но плётка, пастух и под рёбра пинок.

 

Над бродом коровьим скучает луна,

Пастух самокруткой округу шаманит,

Лещовый закат бьёт хвостом на кукане,

Гудит теплоход под названьем «Волна».

 

И, выбрав ночлег, тени рухнут в траву,

Коровы вернутся в пахучее стойло,

Пастух завернётся в чернеющий войлок

Закатного неба и ляжет в хлеву.