ГОРОШИНА
Обычная горошина,
Племянница кусту,
Я кем-то в землю брошена,
И вот – себе расту.
Но чья душа мне дадена,
Судьба вздыхать о ком,
Цепляясь за оградину
Зелёным стебельком?
Какому дню назначена
Средь заросли густой,
Обожествляя ржавчину
До вязи золотой?
Живу, дай бог, не овощем
На крохотном клочке,
А всё моё сокровище
В зажатом кулачке.
Господь надкусит бережно
Стручковое ребро:
– Ну, здравствуй, королевишна,
Хранящая добро!
Храни и дальше, матица,
На много-много лет,
Пока по кругу катятся
Горошины планет.
РАИФА
Условным тяготясь, без времени бродить
Вкруг храмов, их снаружи постигая,
С открытой головой, без шарфа на груди,
Там радость не смиренная – другая.
Там кроме, что в тебе, других запретов нет –
В душе вместить или заснять на фото –
Не камень из голгоф, а камушек извне,
Не преподобных, а других, за входом.
И там, на берегу, лягушка и бобёр,
И с ними кот откроются пришельцам,
Доверчиво молча́; а кто вперёд забрёл,
Раифского ногой касаясь шельфа,
И лодку отцепив от мощного ствола,
Людскую суету на берег бросил, –
Как скульптор, высекал прозрачные слова
Размеренным размахиваньем вёсел…
И отражала гладь монашее лицо,
Рождались купола из красной пены.
Рубите же, слова, о дне Святых Отцов,
В Синае и Раифе избиенных,
О варварстве людей и совести времён,
О колоколе, храмовой святыне:
Со звонницы упав, он, вживе погребён,
В пятьсот пудов стенает и поныне.
И будь Софийский храм, будь Троицкий собор,
Грузинской Божьей Матери будь церковь,
Будь стены и врата, будь самый дальний двор, –
Во всяком камне оживает сердце.
Услышав звон ли, стон, как странно заболеть
Обителью Святого Филарета.
…А озеру блестеть, и церковкам белеть
На взлёте вёсел в середине лета.
ХРАМ ВСЕХ РЕЛИГИЙ
Ильдару Ханову
В пригороде Казани,
Старом Аракчино,
То, что перед глазами,
Чудом наречено:
Десять обычных соток
Выстраданной земли
Не куражом высоток –
Храмами проросли!
Где безмятежный Будда
Правит цветок–ковчег,
Льёт византийский купол
Золото на мечеть.
Из тесноты ущелий
К дали, что так светла,
Вместе идут священник,
Лама, раввин, мулла…
– Кто проявил участье?
– Много их, целый свет.
– А помогают власти?
– Да не мешают, нет.
– А не поймут, разрушат? –
Дрогнет легонько бровь:
– Выше тогда и лучше люди построят вновь.
ВОЛГА, ВЯТКА, ОКА И КАМА…
Волга, Вятка, Ока и Кама – вот четыре родных сестры.
Между этими берегами пращур мой разжигал костры.
Волховал, приготовясь к севу, и поглаживал оберег,
Чтоб вовек родовое древо пило воду из этих рек.
Чтобы бьющийся слева бакен направлял бы уключин скрип,
И горел бы огонь прабабкин и прадедов на спинах рыб.
…Начинала цвести ясколка, разливался в лугах апрель,
Лучше няньки качала Волга лодку – мамину колыбель.
Знали слово «война» с пелёнок, но хранил беззащитных Бог,
И от «воронов» да воронок он судёнышко уберёг, –
Только омуты да стремнины, но недаром родня ждала:
Скоро доктором станет Нина, будет новая жизнь светла.
…Вечный зов соловьиной Вятки, зачарованный край отцов:
Здесь писал угольком в тетрадке душу русскую Васнецов.
Здесь грозила судьба расстрелом в сорок первом за колоски…
По сестрёнке, навеки в белом, плакал Ванечка у реки…
И остались они живые, целых пятеро, мал мала…
Славный врач из Ивана выйдет, будет новая жизнь светла.
…Первый скальпель, уколы, грелки и родительский непокой:
Это я родилась на Стрелке, между Волгою и Окой.
Если есть у свободы запах, это запах родной реки.
Напиши-ка, смеялся папа: наши с Вятки-де вы с Оки.
Вслед за мамою ехал Грека через реку, а в реке рак,
И молочными были реки, и кисельными берега…
Утка в море, хвост на заборе,
Волга зыбает корабли,
В Жигулях Жигулёвским морем нарекли её журавли,
Натянув тетиву рассвета на Самарской Луки изгиб, –
Это красное пламя ветры зажигают на спинах рыб,
Это посвист далёкой Стрелки, что почувствовал печенег
По вибрации крупных, мелких – всех впадающих в Каму рек.
«Ты – река! И теперь ты – Кама!» – крикнут белые берега.
Может, это такая карма? Может, это одна река?
Может, это игра течений? Может быть, по воде круги –
Многоточия изречений той одной, родовой реки?
…Волга, Вятка, Ока и Кама, – и щепотью ведомый перст
На груди четырьмя штрихами, как судьбину, выводит крест.
РОЖДЕСТВО
(акростих)
Разглядывая звёздные пределы,
Одно желанье небу прошептать.
Желаемое сбыться бы хотело,
Дитя хотело сказку увидать.
Его сажают в саночки резные,
Серебряных полозьев вещество
Туда стремится, в звёзды расписные,
В торжествованье сущего всего –
О, Рождество…
* * *
Звучала песнь, я слов не распознала.
Казалось, ей внимали своды зала
И освященья ждущий белый хлеб.
И были там мужчины разных лет,
И мальчики с чистейшими альтами.
Светились лица строгой простотой.
И рукава у регента взлетали,
И ноты золотились от крестов.
Смотрела долго, не смыкая вежды,
На их жемчужно-белые одежды,
Свечей голубоватый ореол.
И верилось, потерянный обрёл…