***
Вера моя ты, Верочка,
вот тебе Вера — вербочка,
ты её посвяти
брызгами солнца, пятнами,
слёзками водосвятными,
вздохами из сети.
Хрупкая, точно веточка,
Вера моя ты, Верочка,
радость моя и боль,
мне запретят, наверное,
на воскресное вербное,
в церкви побыть с тобой.
Тенью благая весточка,
Вера моя ты, Верочка,
падает на крыльцо,
где голубица-брошенка
плачет, но кормит боженька
светом, её птенцов.
Вижу: синеет веночка
речки, и ходит Верочка,
по бережку одна,
ножкой водицу щупает,
хочется стать ей щукою,
чтобы достать до дна.
Зорко глядит на реченьку
чёрный глазок скворечника,
вымощен бережок
болью-травою, Верочка,
нет тебя, только вербочка
жизнь мою бережёт.
* * *
Помнишь, как прежде, Господи, я просила,
дать мне смирение, дать мне такие силы,
чтобы любовь прочесть из конца в начало,
только молчал во мне ты, и я молчала.
Помнишь, как почуяв мою усталость,
жизнь однажды оставить меня пыталась,
чтобы свет во мне как свеча истаял,
только ты тогда меня не оставил.
Помнишь, как я гнала из сердца темень,
и молила тебя: испошли детей мне,
чтобы постигнуть любовь свыше чуда, свыше
райских блаженств, и ты снова меня услышал.
Помнишь, дух, ломая, калеча тело,
вылечить от недуга дитя хотела,
чтобы исцеление стало стартом
жизни его, но мне помогать не стал ты.
Помнишь, было утро дождем залито,
я все пыталась вспомнить слова молитвы,
Чтобы в ковчеге душевном, подобно Ною
жизнь сохранить, а ты плакал и шёл за мною
* * *
В молении вечном
в надеждах напрасных,
церковные свечи
заплакали красным,
закапали требник,
зажгли антифоны
их острые гребни,
и жёлтые звоны,
крестом ото лба до
надлонной полоски,
дрожаньем лампады,
разлитием воска,
Осклизли, ослепли,
опутали плотно
и лунные стебли,
и ветра полотна,
дробили, гранили
поклоны и жесты,
и в адском горниле,
и в райском блаженстве,
от света к печали,
от звука до слова,
тянулись, звучали,
и плакали снова
* * *
Скользнув из киноленты — в киноварь
рассвета, с неба сыплется январь,
янтарным порошком ко мне в ладони,
и плещется забвение в беде,
как сом в незамерзающей воде,
как солнце огнехвостое в бидоне,
наполненном крещеньем до краёв.
От пролитого зарева, вишнёв
январский сад, и липок снег, и сладок
морозный воздух, и ночная стынь
дыханьем серебрит мои листы,
и сглаживает пики снежных складок.
И крёстный путь следами осветя,
бежит розовощекое дитя
на встречу неизвестности, глубОко
его печаль под снегом залегла,
но тают золотые купола,
и плачет снег в объятиях у Бога.
** *
Ветка алая,
нитка белая,
день, ломаясь в руках, хрустит,
не познала я,
но допела я
за тебя этот снежный стих.
Не долатано,
не долечено,
тесно сердцу в грудной клети.
До тепла с тобой
не далече нам
по дорогам пустым идти.
Неопознано,
недослышано,
мир, просеян сквозь сонмы сит,
небо — постное,
тропка лыжная
по горам кучевым скользит.
В радость — подвое,
в горе, охая
в одиночестве нам шагать.
Рождество твоё
синеокое —
черноземная моя гать.
Перекрещена,
перечтена я,
зажимаю тебя в щепоть,
Видишь, трещина
в яслях чёрная
зарастает? Грядёт Господь.
* * *
Утро в платьице исподнем
рвало землянику,
Вознесение Господне
к стеклышку приникло,
расчирикалось окошко,
светом оперилось,
пробежал мороз по коже,
ветер — по перилам,
поднялись травинки, чтобы
жить в мажорном ладе,
ветер небо перештопал,
листья перегладил,
вышла туча в белой шубе,
облако — в сорочке,
взвился в небо парашютик,
оборвалась строчка,
перелилась, перепела,
покатилась рьяно
незабудковая спелость
в рапсовую пряность,
и неведомо откуда,
в майском частоколе,
через щель скользнуло чудо
к церкви с колокольней,
пряча в облаке весеннем
радуги и ливни,
и нырнуло вознесенье
в небо солнцем-линем.
* * *
Разломив пустоты звено,
затупи ветряные сабли.
Одуванчиковое вино
с опылённых бутонов каплет,
растекается по лесам,
разбегается по оврагам.
В чаше дня — не моя слеза,
а весны золотая брага
напухает под крышкой мхов:
полусгнивших и полусонных;
оброню семена стихов —
и посею любви подсолнух
в этом, пёстром от птиц лесу,
в этих землях, от слез горчащих,
и увижу, как вновь Иисус
воскресает в полночной чаще,
оставляя своё гнездо,
и мой крест на витой цепочке,
и христуется лист — с листом,
и пасхалится почкой — с почкой,
и расходятся по межи
волны света, куда ни глянь ты,
и внутри меня бьётся жизнь,
как пасхальный огонь в стеклянке.
* * *
Скользнуло солнце торопливо
по тучам скомканным,
и запах белого налива
пролился в комнаты.
Игла заката осторожно
листву заштопала,
и сок из яблочных пирожных
разлился по полу.
И вдохновенье, горизонта
продлило линию,
когда покрылся спасский сон тот
медовым инеем.
И утонув в его затоне
и отражении,
упало яблоко в ладонь мне,
Преображением.
Материал опубликован при поддержке фестиваля LitClub ЛИЧНЫЙ ВЗГЛЯД «ПОЭЗИЯ СО ЗНАКОМ ПЛЮС – 2020» (в рамках круглого стола на тему «Мой разговор с Богом»).